Средства связи предложений в тексте — задания для подготовки к ЕГЭ

(1) Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! (2) Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? (3) Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений…

(4) Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным столом, на своём высоком креслице. (5) Уже поздно, давно выпил свою вечернюю чашку молока с сахаром, сон смыкает глаза, но не трогаешься с места, сидишь и слушаешь. (6) Maman говорит с кем-нибудь, и звуки голоса её так сладки, так приветливы. (7) Одни звуки эти так много говорят моему сердцу!

(8) Отуманенными дремотой глазами я пристально смотрю на её лицо, и вдруг она сделалась вся маленькая, маленькая — лицо её не больше пуговки. (9) Но оно мне всё так же ясно видно: вижу, как она улыбнулась мне. (10) Мне нравится видеть её такой крошечной. (11) Я прищуриваю глаза ещё больше, и она делается ещё меньше. (12) Но я пошевелился — и очарование разрушилось. (13) Я суживаю глаза, поворачиваюсь, всячески стараюсь возобновить его, но напрасно. (14) Я встаю, с ногами забираюсь и уютно укладываюсь на кресло.

— (15) Ты опять заснёшь, Николенька, — говорит мне maman, — ты бы лучше шёл наверх.

— (16) Я не хочу спать, maman, — ответишь ей, и неясные, но сладкие грёзы наполняют воображение, здоровый детский сон смыкает веки, и через минуту забудешься и спишь до тех пор, пока не разбудят.

(17) Чувствуешь, бывало, впросонках, что чья-то нежная рука трогает тебя; по одному прикосновению узнаёшь её и ещё во сне невольно схватишь эту руку и крепко, крепко прижмёшь её к губам.

(18) Все уже разошлись; одна свеча горит в гостиной; maman сказала, что сама разбудит меня. (19) Это она присела на кресло, на котором я сплю, своей чудесной нежной ручкой провела по моим волосам, и над ухом моим звучит милый знакомый голос: «Вставай, моя душечка: пора идти спать».

(20) Ничьи равнодушные взоры не стесняют её: она не боится излить на меня всю свою нежность и любовь. (21) Я не шевелюсь, но ещё крепче целую её руку.

— (22) Вставай же, мой ангел.

(23) Она другой рукой берёт меня за шею, и пальчики её быстро шевелятся и щекочут меня. (24) В комнате тихо, полутемно; мамаша сидит подле самого меня; я слышу её голос. (25) Всё это заставляет меня вскочить, обвить руками её шею, прижать голову к её груди.

(26) Она ещё нежнее целует меня.(27) После этого, как, бывало, придёшь наверх и начнёшь укладываться в своём ваточном халатце, какое чудесное чувство испытываешь, говоря: «Люблю папеньку и маменьку».

(28) Помню, завернёшься, бывало, в одеяльце; на душе легко, светло и отрадно; одни мечты гонят другие, но о чём они? (29) Они неуловимы, но исполнены чистой любовью и надеждами на светлое счастие. (30) Вспомнишь любимую фарфоровую игрушку — зайчика или собачку — уткнёшь её в угол пуховой подушки и любуешься, как хорошо, тепло и уютно ей там лежать. (31) Ещё подумаешь о том, чтобы было счастие всем, чтобы все были довольны и чтобы завтра была хорошая погода для гулянья, повернёшься на другой бок, мысли и мечты перепутаются, и уснёшь тихо, спокойно.

(32) Вернутся ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? (33) Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели — невинная весёлость и беспредельная потребность любви — были единственными побуждениями в жизни?

*Лев Николаевич Толстой (1828 – 1910) — русский писатель, мыслитель, просветитель, почётный академик Петербургской академии наук.

Уважаемая администрация школы,

С радостью обращаемся к вам от имени организаторов и группы «Водоворот виолончели», (...) выразила желание принять участие в вашем прекрасном мероприятии, посвящённом юмору, вдохновению, музыки и искусству. Этот коллектив представляет уникальный музыкальный жанр, где металлические звуки восхитительно сочетаются с использованием виолончели, альта и скрипки.

Значительная особенность такого ансамбля заключается в использовании нескольких виолончелей с электроусилителями, что позволяет с лёгкостью передать звучание рок-инструментов. Каждое выступление группы «Водоворот виолончели» — это необыкновенное и захватывающее погружение в звуковой мир, в котором энергия и эмоции сочетаются в прекрасном гармоническом единстве.

Мы уверены, что их участие в вашем фестивале будет незабываемым и освежающим вкладом в его программу, так как привлечёт внимание и интерес меломанов и ценителей качественной музыки.

Благодарим вас за внимание и возможность быть частью такого значимого события.

С наилучшими пожеланиями,

организаторы фестиваля и группа «Водоворот виолончели».

Кажется, те времена, когда занятие книжным делом считалось ересью и преступлением, давно уже прошли. Критик говорит своё мнение, нравится или не нравится ему вещь; и так как предполагается, что он не пустозвон, а человек рассудительный, то он и старается представить резоны, почему он считает одно хорошим, а другое дурным. Он не считает своего мнения решительным приговором, обязательным (...) всех; если уж брать сравнение из юридической сферы, то он скорее адвокат, нежели судья. Ставши на известную точку зрения, которая ему кажется наиболее справедливою, он излагает читателям подробности дела, как он его понимает, и старается им внушить своё убеждение в пользу или против разбираемого автора. Само собою разумеется, что он при этом может пользоваться всеми средствами, какие найдёт пригодными, лишь бы они не искажали сущности дела: он может вас приводить в ужас или в умиление, в смех или в слёзы, заставлять автора делать невыгодные для него признания или доводить его до невозможности отвечать. Из критики, исполненной таким образом, может произойти вот какой результат: теоретики, справясь с своими учебниками, могут всё-таки увидеть, согласуется ли разобранное произведение с их неподвижными законами, и, исполняя роль судей, порешат, прав или виноват автор. Но известно, что в гласном производстве нередки случаи, когда присутствующие в суде далеко не сочувствуют тому решению, какое произносится судьёю сообразно с такими-то статьями кодекса: общественная совесть обнаруживает в этих случаях полный разлад со статьями закона. То же самое ещё чаще может случаться и при обсуждении литературных произведений: когда критик-адвокат надлежащим образом поставит вопрос, сгруппирует факты и бросит на них свет известного убеждения, — общественное мнение, не обращая внимания на кодексы политики, будет уже знать, чего ему держаться.

(1) Иван Иванович Семенюта — вовсе не дурной человек: он трезв, усерден, набожен, не курит, не чувствует влечения к картам. (2) Но он самый типичный из неудачников. (3) На всём его существе лежит роковая черта какой-то растерянной робости, и, должно быть, именно за эту черту его постоянно бьёт то по лбу, то по затылку жестокая судьба, которая, как известно, подобно капризной женщине, любит и слушается людей только властных и решительных.

(4) Вот уже три года минуло, как Семенюту оклеветали на работе, уволили с позором, обвинив в краже денег, которые Иван Иванович, само собой, не брал. (5) Теперь он вынужден ютиться в подвале, в самом тёмном, сыром и холодном углу. (6) Чем существует Семенюта, — он и сам не скажет толком: даёт дешёвые уроки, переписывает что-то. (7) Он живёт дикой, болезненной и страшной жизнью: не брит, не стрижен, волосы торчат у него на голове, точно взъерошенное сено, бледное лицо опухло нездоровой подвальной одутловатостью, сапоги просят каши. (8) Он ещё не пьяница, но начинает попивать.

(9) Но есть четыре дня в году, когда он старается встряхнуться и сбросить с себя запущенный вид. (10) Это на Новый год, на Пасху, на Троицу и на тринадцатое августа.

(11) Накануне этих дней он путём многих усилий и унижений достаёт пятнадцать копеек, — пять копеек на баню, пять на цирюльника и пять копеек на плитку шоколада или на апельсин. (12) Начистив до зеркального блеска сапоги, замазав в них дыры чернилами, тщательно обрезав снизу брюк бахрому, надев бумажный воротничок с манишкой и красный галстук, которые обыкновенно хранятся у него целый год завёрнутые в газетную бумагу, Семенюта тянется через весь город во вдовий дом с визитом к матери. (13) Обыкновенно он норовит попасть к вечеру, когда не так заметны недостатки его костюма.

(14) Мать, завидев родного сына, быстро встаёт, подымая очки на лоб.

— (15) Ванёчек! (16) Милый! (17) Ждала, ждала, думала, так и не дождусь моего ясного сокола. (18) Вид у тебя неважный, Ванёк, — говорит старушка и сухой жёсткой рукой гладит руку сына, лежащую на столе. — (19) Побледнел ты, усталый какой-то.

— (20) Что поделаешь, маман! (21) Служба. (22) Я теперь, можно сказать, на виду. (23) Мелкая сошка, а вся канцелярия на мне. (24) Работаю как вол. (25) Согласитесь, маман, надо же карьеру делать? — и вручает ей апельсин.

— (26) Не утомляйся уж очень-то, Ванюша.

— (27) Ничего, маман, я двужильный. (28) Зато на Пасху получу коллежского, и прибавку, и наградные. (29) И тогда кончено ваше здешнее прозябание. (30) Сниму квартирку и перевезу вас к себе. (31) И будет у нас не житьё, а рай. (32) Я на службу, вы — хозяйка.

(33) Этот робкий, забитый жизнью человек всегда во время коротких и редких визитов к матери держится развязного, независимого тона, бессознательно подражая тем светским «прикомандированным» шалопаям, которых он в прежнее время видел в канцелярии. (34) Отсюда и дурацкое слово «маман». (35) Он всегда звал мать и теперь мысленно называет «мамой», «мамусенькой», «мамочкой», и всегда на «ты».

(36) Семенюта призывает на помощь всё своё вдохновение и начинает врать развязно и небрежно. (37) Правда, иногда он противоречит тому, что говорил в прошлый визит. (38) Всё равно, он этого не замечает. (39) Замечает мать, но она молчит. (40) Только её старческие глаза становятся всё печальнее и пытливее.

(41) Служба идёт прекрасно. (42) Начальство ценит Семенюту, товарищи любят...

(43) И он говорит, говорит без конца, разжигаясь собственной фантазией, а мать смотрит на него, заворожённая волшебной сказкой. (44) В эти моменты она по-настоящему счастлива.

(45) Наступает время, когда надо уходить. (46) Мать хочет проводить сына в переднюю, но он отклоняет эту любезность, чтобы она не увидела его потрёпанное пальто.

— (47) Ну, что, в самом деле, маман. (48) Дальние проводы — лишние слёзы. (49) И простудитесь ещё, чего доброго. (50) Берегите себя!

(51) Когда же судьба покажет Семенюте не свирепое, а милостивое лицо? (52) И покажет ли? (53) Я думаю — да.

(По А. И. Куприну*)

* Александр Иванович Куприн (1870–1938) — русский писатель, поэт, публицист, переводчик.

В каждом человеке живут два человека: один слепой, телесный, а другой зрячий, духовный. Один — слепой человек — ест, пьёт, работает, отдыхает и делает всё это, как заведённые часы. Другой — зрячий человек — сам ничего не делает, а только одобряет или не одобряет то, что делает слепой.

Зрячую, духовную часть человека называют совестью. Она действует так же, как стрелка компаса, которая двигается с места (...) тогда, когда тот, кто несёт её, сходит с того пути, который она показывает. То же и с совестью: она молчит, пока человек делает то, что должно. Но стоит человеку сойти с настоящего пути, и совесть показывает человеку, куда и насколько он сбился.

Когда мы слышим про то, что человек сделал что-нибудь дурное, мы говорим: совести у него нет. А что же такое совесть? Конечно, совесть — это сознание того духовного существа, которое живёт во всех людях. А то часто люди считают за совесть не сознание этого духовного существа, а то, что считается хорошим или дурным теми людьми, с которыми они живут. Философ Кант говорил, что две вещи больше всего удивляют его. Одно — это звёзды на небе, а другое — это закон добра в душе человека. Истинное доброе в тебе самом, в твоей душе.

(1) Иленька Грап был сын бедного иностранца, который когда-то жил у моего деда, был чем-то ему обязан и почитал теперь своим непременным долгом присылать очень часто к нам своего сына. (2) Если он полагал, что знакомство с нами может доставить его сыну какую-нибудь честь или удовольствие, то он совершенно ошибался в этом отношении, потому что мы не только не были дружны с Иленькой, но обращали на него внимание только тогда, когда хотели посмеяться над ним.

(3) Иленька был мальчик лет тринадцати, худой, высокий, бледный, с птичьей рожицей и добродушно-покорным выражением. (4) Когда я теперь вспоминаю его, я нахожу, что он был очень услужливый, тихий и добрый мальчик; тогда же он мне казался таким презренным существом, о котором не стоило ни жалеть, ни даже думать. (5) Когда игра в разбойники прекратилась, мы начали возиться и щеголять друг перед другом разными гимнастическими штуками. (6) Иленька с робкой улыбкой удивления поглядывал на нас и, когда ему предлагали попробовать то же, отказывался, говоря, что у него совсем нет силы.

(7) Серёжа был удивительно мил; он снял курточку — лицо и глаза его разгорелись, — он беспрестанно хохотал и затеивал новые шалости: перепрыгивал через три стула, поставленные рядом, через всю комнату перекатывался колесом, становился кверху ногами на лексиконы Татищева, положенные им в виде пьедестала на середину комнаты, и при этом выделывал ногами такие уморительные штуки, что невозможно было удержаться от смеха. (8) После этой последней штуки он задумался, помигал глазами и вдруг с совершенно серьёзным лицом подошёл к Иленьке: «Попробуйте сделать это; право, это нетрудно». (9) Грап, заметив, что общее внимание обращено на него, покраснел и чуть слышным голосом уверял, что он никак не может этого сделать.

— (10) Да что ж в самом деле, отчего он ничего не хочет показать? (11) Непременно надо, чтобы он встал на голову!

(12) И Серёжа взял его за руку.

— (13) Непременно, непременно на голову! — закричали мы все, обступив Иленьку, который в эту минуту заметно испугался и побледнел, схватили его за руку и повлекли к книгам.

— (14) Пустите меня, я сам! курточку разорвёте! — кричала несчастная жертва.

(15) Но эти крики отчаяния ещё более воодушевляли нас; мы помирали со смеху; зелёная курточка трещала на всех швах.

(16) Володя и старший Ивин нагнули ему голову и поставили её на стопку книг; я и Серёжа схватили бедного мальчика за тоненькие ноги, которыми он махал в разные стороны, засучили ему брюки до колен и с громким смехом вскинули их кверху; младший Ивин поддерживал равновесие всего туловища.

(17) Случилось так, что после шумного смеха мы вдруг все замолчали, и в комнате стало так тихо, что слышно было только тяжёлое дыхание несчастного Грапа.

(18) В эту минуту я не совсем был убеждён, что всё это очень смешно и весело.

— (19) Вот теперь молодец, — сказал Серёжа, хлопнув его рукою.

(20) Иленька, не будучи более поддерживаем нами, как что-то безжизненное, грохнулся на землю и от слез мог только выговорить:

— (21) За что вы меня тираните?

(22) Плачевная фигура бедного Иленьки с заплаканным лицом поразила нас; мы все молчали и старались принуждённо улыбаться.

(23) Отвернувшись, Иленька громко зарыдал.

(24) Я не сообразил того, что бедняжка плакал, верно, не столько от физической боли, сколько от той мысли, что пять мальчиков которые, может быть, нравились ему, без всякой причины, все согласились ненавидеть и гнать его.

(25) Я решительно не могу объяснить себе жестокости своего поступка. (26) Как я не подошёл к нему, не защитил и не утешил его?

(27) Куда девалось чувство сострадания, заставлявшее меня, бывало, плакать навзрыд при виде выброшенного из гнезда галчонка или щенка, которого несут, чтобы кинуть за забор, или курицы, которую несёт поварёнок для супа?

(28) Неужели это прекрасное чувство было заглушено во мне любовью к Серёже и желанием казаться перед ним таким же молодцом, как и он сам?

(По Л. Н. Толстому*)

* Толстой Лев Николаевич (1828—1910) — русский писатель и мыслитель, просветитель, публицист.