(1) Несколько дней шёл густой пушистый снег, покрывший на три четверти аршина и лёд, и землю. (2) Он массами лежал на деревьях и порой падал с них комьями, рассыпаясь мелкою пылью в светлом воздухе. (3) Потом ударил мороз в тридцать, тридцать пять, сорок градусов. (4) Потом на одной из станций мы уже видели замёрзшую в термометре ртуть, и нам сказали, что так она стоит несколько дней.
(5) Дорога пошла лесом, полозья скрипели; лошади то и дело фыркали, и тогда ямщик останавливался и извлекал пальцами льдины из их ноздрей... (6) Высокие сосны проходили перед глазами, как привидения, белые, холодные и как-то не оставлявшие впечатления в памяти... (7) В одном месте в глаза мне попало неожиданное впечатление: невдалеке от дороги вился тонкий дымок между валежником. (8) На пне сидел человек, и его фигура одна чернела среди общей белизны тёмным пятном... (9) Над ним со всех сторон свесились мохнатые лапы лесной заросли, вверху ещё освещённые солнцем, внизу уже охваченные сумраком наступающей ночи. (10) Зрелище это промелькнуло мимо моего неподвижного взгляда... (11) В последнее мгновение мне показалось, что фигура шевельнулась и что это имело какое-то отношение к нам, к нашему суетливому колокольчику, к нашему быстрому движению. (12) Но я не повернул головы, не повёл глазами. (13) Видение пронеслось мимо и исчезло, и впечатления плыли к сознанию застывшие, мёртвые, неподвижные, ничего в нём не будя и не шевеля воображение...
(14) Ямщик повернулся к нам и, наклонясь, стал говорить что-то, и помню, что он смеялся. (15) Но для меня это были только разрозненные звуки, точно звенели льдинки… (16) Самые слова были пусты, в них для меня в ту минуту не было никаких понятий. (17) Смех ямщика тоже не казался мне смехом и не производил на меня того впечатления, какое произвёл бы при других обстоятельствах. (18) Я просто видел неприятно-желтоватое лицо в рамке мехового малахая, два глаза с ресницами, опушёнными инеем. (19) Мой спутник (Игнатович) зашевелился и тоже пробормотал что-то. (20) Кажется, он сердито торопил ямщика…
(21) Короткий день давно угас, когда мы расположились на ночлег.
(22) Под шум я стал засыпать, только радуясь животною радостью при мысли, что я в избе, близко к огню, что всё то, что во мне так неприятно застыло и окоченело, — скоро должно оттаять и распуститься…
(23) И действительно, что-то «оттаяло… и распустилось…».
(24) Мне снилось, что я опять еду той же дорогой, и опять мне холодно, и опять кругом меня опушённый инеем лес, и косые лучи солнца, густые и жёлтые, уходят из этого леса, играя кое-где на стволах и мохнатых ветках… (25) Потом я увидел кучу деревьев, составлявших как бы беседку под мохнатыми ветвями, белыми от снега, и тонкий, как будто замирающий дымок, и около костра тёмную фигуру… (26) И всё это, по обычной нелогичности сна, — казалось мне острыми, колючими льдинками, попавшими мне в грудь и холодившими сердце. (27) Потом я увидел Игнатовича, который сказал:
— (28) Вы помните, вероятно, легендарные рассказы о полярных странах средневековых путешественников. (29) Зимой слова замерзают и лежат мёрзлыми льдинами до тепла. (30) А потом оттаивают и опять становятся словами...
(31) Если понимать это, как метафору, в этом есть глубокий смысл. (32) По крайней мере, в эту минуту я вдруг вспомнил слова ямщика, которые он говорил ещё тогда, на дороге, и которые до этого времени лежали у меня где-то в глубине памяти лишёнными смысла. (33) Да, несомненно, он говорил тогда об этом человеке в лесу и о том, что он «убился» где-то на приисках и идёт пешком от станции до станции... (34) Только теперь эти слова вдруг оттаяли, и от них в груди у меня что-то мучительно заныло...
(35) Я невольно застонал и раскрыл глаза. (36) Огонь в камине почти догорел. (37) На дворе всё ещё тянул ветер, надо мной наклонилось лицо моего спутника... (38) Никогда в моей жизни, ни прежде, ни после, я не видел ничего ужаснее этого лица, освещённого трепетным пламенем камина... (39) Оно было совершенно искажено выражением ужаса и как будто мучительного вопроса. (40) Нижняя челюсть его дрожала, зубы стучали, как будто от озноба...
— (41) Что такое? (42) Ради бога? — сказал я, поднимаясь.
— (43) Вы не знаете? — спросил он, глядя на меня своими угасшими и помутневшими глазами. — (44) Скажите — разве это... был только сон?
— (45) Что именно?
— (46) То, от чего вы сейчас застонали и проснулись, — сказал он резко и затем подозрительно взглянул на меня. (47) И, видя, что я не отвечаю, он всё так же подозрительно всматривался мне в лицо:
— (48) Вы не заметили там, в лесу... человека?
(49) Я промолчал и невольно отвёл глаза.
— (50) Послушайте, — заговорил он, — скажите мне что-нибудь... (51) Я ещё думаю, что это был сон... (52) Ведь не может быть, чтобы это было наяву!.. (53) Чтобы мы...
— (54) Да ведь это и был почти сон, — сказал я. — (55) Мороз так притупляет впечатления...
(56) Он сделал резкое движение и сразу сел на своём месте; глаза его странно сверкнули...
— (57) Правда?.. — сказал он жалобно и потом вдруг прибавил с какой-то дикой энергией: (58) — Не лгите! (59) Не изворачивайтесь... (60) Я тоже лгал... (61) Я знал, что это было наяву... (62) Мы все видели... все... (63) Этот человек подымался, он хотел что-то крикнуть... (64) Вы это знаете, и я знаю, и тогда знал... (65) Вы будете подыскивать оправдания... (66) Совесть замёрзла!.. (67) О, конечно, это всегда так бывает: стоит понизиться на два градуса температуре тела, и совесть замерзает... закон природы... (68) Не замерзает только соображение о своих удобствах и подлое, фарисейское лицемерие... (69) О, какая низость...
(70) Он схватил голову руками, и несколько секунд прошло в молчании.
— (71) Да встаньте же, наконец, вы... негодяй! — крикнул вдруг Игнатович с дикой враждой. — (72) Ведь мы с вами убили человека. (73) Понимаете ли вы, себялюбивое животное! (74) Хозяин, вставай... (75) Зови всех... (76) Господи боже!.. (77) Что делать, что теперь делать?..
* Владимир Галактионович Короленко (1853 — 1921) — русский писатель, журналист, прозаик и редактор, общественный деятель. Почётный академик Императорской Академии наук по разряду изящной словесности.
