Лексическое значение слова — задания тренировочных и диагностических работ для ЕГЭ

(1) Жил-был на свете дурак.

(2) Долгое время он жил припеваючи; но понемногу стали доходить до него слухи, что он всюду слывет за безмозглого пошлеца.

(3) Смутился дурак и начал печалиться о том, как бы прекратить те неприятные слухи?

(4) Внезапная мысль озарила наконец его тёмный умишко… (5) И он, нимало немедля, привёл её в исполнение.

(6) Встретился ему на улице знакомый – и принялся хвалить известного живописца…

(7) – Помилуйте! – воскликнул дурак. (8) – Живописец этот давно сдан в архив… (9) Вы этого не знаете? (10) Я от вас этого не ожидал… (11) Вы – отсталый человек.

(12) Знакомый испугался – и тотчас согласился с дураком.

(13) – Какую прекрасную книгу я прочел сегодня! – говорил ему другой знакомый.

(14) – Помилуйте! – воскликнул дурак. (15) – Как вам не стыдно? (16) Никуда эта книга не годится; все на нее давно махнули рукою. (17) Вы этого не знаете? (18) Вы – отсталый человек.

(19) И этот знакомый испугался – и согласился с дураком.

(20) – Что за чудесный человек мой друг N. N.! – говорил дураку третий знакомый. – (21) Вот истинно благородное существо!

(22) – Помилуйте! – воскликнул дурак. (23) – N. N. – заведомый подлец! (24) Родню всю ограбил. (25) Кто ж этого не знает? (26) Вы – отсталый человек!

(27) Третий знакомый тоже испугался – и согласился с дураком, отступился от друга.

(28) И кого бы, что бы ни хвалили при дураке – у него на всё была одна отповедь.

(29) Разве иногда прибавит с укоризной:

(30) – А вы всё еще верите в авторитеты?

(31) – Злюка! (32) Желчевик! – начинали толковать о дураке его знакомые. (33) – Но какая голова!

(34) – И какой язык! – прибавляли другие. (35) – О, да он талант!

(36) Кончилось тем, что издатель одной газеты предложил дураку заведовать у него критическим отделом.

(37) И дурак стал критиковать всё и всех, нисколько не меняя ни манеры своей, ни своих восклицаний.

(38) Теперь он, кричавший некогда против авторитетов, сам авторитет, и юноши перед ним благоговеют и боятся его.

(39) Да и как им быть, бедным юношам? (40) Хоть и не следует, вообще говоря, благоговеть… но тут, поди, не возблагоговей – в отсталые люди попадаешь!

(41) Житье дуракам между трусами.

(1) Мне хотелось бы на прощание (в мои годы всякое свидание с людьми есть прощание) вкратце сказать вам, как, по моему понятию, надо жить людям для того, чтобы жизнь наша не была злом и горем, какою она теперь кажется большинству людей, а была бы тем благом и радостью, какою она и должна быть.

(2) Всё дело в том, как понимает человек свою жизнь. (З)Если понимать свою жизнь так, что она дана мне, Ивану, Петру, Марье, чтобы добыть как можно больше всяких радостей, удовольствий, счастья этому «я», Ивану, Петру, Марье, то жизнь всегда и для всех будет несчастна и озлобленна.

(4) Несчастная и озлобленная жизнь будет потому, что всего, чего хочется для себя одному человеку, хочется и всякому другому. (5) А так как каждому хочется всякого добра как можно больше для себя и добро это одно и то же для всех людей, то добра этого для всех всегда недостаёт. (6) И если люди живут каждый для себя, то не миновать им отнимать друг у друга, бороться, злиться друг на друга, и от этого жизнь их не бывает счастливою. (7) Если временами люди и добудут себе того, чего им хочется, то им всегда мало, и они стараются добыть всё больше и больше и, кроме того, ещё и боятся, что у них отнимут то, что они добыли, и завидуют тем, которые добыли то, чего у них нет.

(8) Так что если люди понимают свою жизнь каждый в своём теле, то жизнь таких людей не может не быть несчастною. (9) Такая она и есть теперь для всех таких людей. (10) А такою, то есть несчастною, жизнь не должна быть. (11) Жизнь дана нам на благо, и так мы все и понимаем жизнь. (12) Для того же, чтобы жизнь была такою, людям надо понимать, что жизнь наша настоящая никак не в нашем теле, а в том духе, который живёт в нашем теле, и что благо наше не в том, чтобы угождать и делать то, чего хочет тело, а в том, чтобы делать то, чего хочет этот дух один и тот же, живущий в нас так же, как и во всех людях. (13) Хочет же этот дух блага себе, духу.

(14) А так как дух этот во всех людях один и тот же, то и хочет он блага всем людям.

(15) Желать же блага всем людям значит любить людей. (16) Любить же людей никто и ничто помешать не может; а чем больше человек любит, тем жизнь его становится свободнее и радостнее.

(17) Так что выходит, что угодить телу человек, сколько бы он ни старался, никогда не в силах, потому что то, что нужно телу, не всегда можно добыть, а если добывать, то надо бороться с другими. (18) Угодить же душе человек всегда может, потому что душе нужна только любовь, а для любви не нужно ни с кем бороться; не только не нужно бороться с другими людьми, а напротив, чем больше любишь, тем больше с ними сближаешься. (19) Так что любви ничто помешать не может, и всякий человек чем больше любит, тем всё больше и больше не только сам делается счастливым и радостным, но и делает счастливыми и радостными других людей.

(20) Так вот это-то, милые братья, мне хотелось сказать вам на прощание, сказать то, чему учили вас все мудрецы мира: что жизнь наша бывает несчастна от нас самих, что та сила, которая послала нас в жизнь и которую мы называем Богом, послала нас не затем, чтобы мы мучились, а затем, чтобы имели то самое благо, какого мы все желаем, и что не получаем мы это предназначенное нам благо только тогда, когда понимаем жизнь не так, как должно, и делаем не то, что должно.

(21) А то мы жалуемся на жизнь, что жизнь наша плохо устроена, а не думаем того, что не жизнь наша плохо устроена, а что делаем мы не то, что нужно.

(22) А это всё равно, как если бы пьяница стал жаловаться на то, что спился он оттого, что много завелось трактиров и кабаков, тогда как завелось много трактиров и кабаков только оттого, что много развелось таких же, как он, пьяниц.

(23) Жизнь дана людям на благо, только бы они пользовались ею, как должно ею пользоваться. (24) Только бы жили люди не ненавистью друг к другу, а любовью, и жизнь была бы неперестающим благом для всех.

*Лев Николаевич Толстой (1828-1910) — писатель, классик русской литературы.

(1) Разморенный духотою еловой чащи, весь в паутине и в хвойных иглах, пробирался с ружьем к опушке приказчик из Дементьева хутора, Мелитон Шишкин. (2) Его Дамка — помесь дворняги с сеттером — необыкновенно худая и беременная, поджимая под себя мокрый хвост, плелась за хозяином и всячески старалась не наколоть себе носа. (3) С деревьев, окутанных легким туманом, и с папоротника сыпались крупные брызги, лесная сырость издавала острый запах гнили.

(4) Когда чаща поредела и елки уже мешались с молодой березой, Мелитон увидел стадо. (5) Спутанные лошади, коровы и овцы бродили между кустов и, потрескивая сучьями, обнюхивали лесную траву. (6) На опушке, прислонившись к мокрой березке, стоял старик пастух, тощий, в рваной сермяге и без шапки.

— (7) Здравствуй, дед, бог на помощь! — приветствовал его Мелитон тонким, сиплым голоском, который совсем не шел к его громадному росту и большому, мясистому лицу. — (8) Чье стадо пасешь?

— (9) Артамоновское, — нехотя ответил пастух.

— (10) Не видал в артамоновской сечи тетеревиных выводков?

(11) По-видимому, своим словам пастух придавал немалое значение и, чтобы усугубить им цену, старался произносить их врастяжку, с некоторою торжественностью. (12) Выражение лица его было старчески острое, степенное и, оттого, что нос был перехвачен поперек седлообразной выемкой и ноздри глядели кверху, казалось хитрым и насмешливым.

— (13) Нет, кажись, не видал, — ответил он. — (14) Мало птицы.

— (15) Везде мало! (16) Охота, ежели здравомысленно рассудить, ничтожная и нестоющая. (17) Дичи совсем нет, а которая есть, так об ту сейчас нечего и рук марать — не выросла еще! (18) Такая еще мелочь, что глядеть совестно.

— (19) Всё к одному клонится, — сказал пастух, поднимая вверх лицо. — (20) Летошний год мало дичи было, в этом году еще меньше, а лет через пять, почитай, ее вовсе не будет. (21) Я так примечаю, что скоро не то что дичи, а никакой птицы не останется.

— (22) Да, — согласился Мелитон, подумав. — (23) Это верно.

(24) Пастух горько усмехнулся и покачал головой.

— (25) И куда оно всё девалось? (26) Лет двадцать назад, помню, тут и гуси были, и журавли, и утки, и тетерева — туча-тучей! (27) Дупелям, бекасам да кроншпилям переводу не было, а мелкие чирята да кулики, всё равно как скворцы или, скажем, воробцы — видимо-невидимо! (28) Пошли прахом и орлы, и соколы, и филины… (29) Меньше стало и всякого зверья. (30) Нынче, брат, волк и лисица в диковинку, а не то что медведь или норка. (31) А ведь прежде даже лоси были! (32) Лет сорок я примечаю из года в год божьи дела и так понимаю, что всё к одному клонится.

— (33) К чему?

— (34) Надо думать, к гибели… (35) Пришла пора божьему миру погибать. (36) Жалко! — вздохнул он после некоторого молчания. — (37) И, боже, как жалко! (38) Оно, конечно, божья воля, не нами мир сотворен, а всё-таки жалко. (39) Ежели одно дерево высохнет или, скажем, одна корова падет, и то жалость берет, а каково глядеть, коли весь мир идет прахом? (40) И солнце, и небо, и леса, и реки, и твари — всё ведь это сотворено, приспособлено, друг к дружке прилажено. (41) Всякое до дела доведено и свое место знает. (42) И всему этому пропадать надо!

(43) На лице пастуха вспыхнула грустная улыбка.

— (44) Ты говоришь — миру погибель… — сказал Мелитон, думая. — (45) Может, и скоро конец света, а только нельзя по птице судя. (46) Это навряд, чтобы птица могла обозначать.

— (47) И в морях, и в озерах, и в реках рыбы из года в год всё меньше и меньше, реки-то, небось, сохнут!

— (48) Это верно, что сохнут.

— (49) То-то вот и есть. (50) Да, куда ни взглянь, везде худо!

(51) Наступило молчание. (52) Мелитон задумался и уставил глаза в одну точку. (53) Ему хотелось вспомнить хоть одно место в природе, которого еще не коснулась всеохватывающая гибель.

— (54) Да и леса тоже… — пробормотал Мелитон.

— (55) И леса тоже… — повторил пастух. — (56) И рубят их, и горят они, и сохнут, а новое не растет. (57) Что и вырастет, то сейчас его рубят; сегодня взошло, а завтра, гляди, и срубили люди — так без конца краю, покеда ничего не останется. (58) Рожь ли взять, овощ ли, цветик ли какой, всё к одному клонится.

— (59) Зато народ лучше стал, — заметил приказчик.

— (60) Чем это лучше?

— (61) Умней.

— (62) Умней-то умней, это верно, да что с того толку? (63) На кой прах людям ум перед погибелью-то? (64) Пропадать и без всякого ума можно. (65) К чему охотнику ум, коли дичи нет? (66) Я так рассуждаю, что бог человеку ум дал, а силу взял. (67) Слаб народ стал, до чрезвычайности слаб. (68) Ты вот гляди, мне седьмой десяток, а я и день и ночь пасу, да еще ночное стерегу за двугривенный и спать не сплю, и не зябну; сын мой умней меня, а поставь его заместо меня, так он завтра же прибавки запросит или лечиться пойдет. (69) Я, акроме хлебушка, ничего не потребляю, отец мой, акроме хлеба, ничего не ел, и дед, а нынешнему мужику и чаю давай, и булки, и чтобы спать ему от зари до зари, и лечиться, и всякое баловство. (70) А почему? (71) Слаб стал, силы в нем нет вытерпеть. (72) Он и рад бы не спать, да глаза липнут — ничего не поделаешь.

— (73) Это верно, — согласился Мелитон. — (74) Нестоящий нынче мужик.

— (75) Нечего греха таить, плошаем из года в год. (76) Нынешний барин всё превзошел, такое знает, чего бы и знать не надо, а что толку? (77) Поглядеть на него, так жалость берет… (78) Грешим много, и такое, значит, время подошло, чтобы всему конец.

— (79) И жить хуже стало, дед. (80) Совсем невмоготу жить. (81) Неурожаи, бедность, болезни… (82) Одолела нужда.

— (83) Жалко! (84) Земля, лес, небо… тварь всякая — всё ведь это сотворено, приспособлено, во всем умственность есть. (85) Пропадает всё ни за грош. (86) А пуще всего людей жалко.

* Антон Павлович Чехов (1860–1904) — русский писатель, прозаик, драматург, публицист, врач, общественный деятель в сфере благотворительности. Классик мировой литературы.